ПРОШЛАЯ ЖИЗНЬ СТАРОГО ПСИХИАТРА
Печально-шуточный рассказ с оттенком серьёзности
Сейчас он сидел у окна. Он думал. Думал о том, что он сделал за свою долгую и такую недолгую жизнь на выбранном поприще. Сами воспоминания эти казались ему чем-то вроде свободных ассоциаций — изобретения его любимого учителя. Он видел в них всю грязь своей души. Иногда он вздрагивал — ему казалось, что он бредит, что у него за годы работы развилась стойкая паранойя, что ему давно уже пора лечь в больницу с диагнозом “вялотекущая шизофрения”. Но это был не бред, это была реальность — его реальность…
* * *
– Роман Абрамыч, к Вам больной! — кричала через весь больничный коридор медсестра, подрабатывающая в ночное время еще и нянечкой. Так начинался день.
Роман Абрамович Гоцман, в молодые годы окончивший один из престижных вузов страны по специальности “военная и клиническая психиатрия”, после неудавшейся службы в “Армии спасения заблудших душ” и некоторых, опять-таки неудачных, попыток наняться на службу хоть в какое-нибудь военное заведение, пристроился и осел в маленькой психбольнице, расположенной на самом краю одного захудалого городишки. Работа на пыльная, пациентов не так, чтобы много, но и не мало. Главное — это все возрастающее уважение жителей городишки к молодому психиатру. А это он любил. Он всю жизнь искал этого уважения, даже не женился из-за того, что считал это дело ниже своего достоинства…
Между тем шли годы. Пациентов не убавлялось, но как-то понемногу убавлялось уважения. И прежде всего к самому себе. Все чаще стали приходить воспоминания и неизжитые страхи и сомнения.
“Зачем я прожил все эти годы? — так частенько спрашивал себя Роман Абрамович. — Что я получил от жизни? — А ведь я хотел многого! Я хотел счастья, хотел богатства, удачи, большого уважения и преклонения перед собой. — А что получил? — Место в психбольнице, где я скоро ничем не буду отличаться от моих же собственных пациентов! Бред! Бред старого козла! Да-а… Какой же я был козел, когда думал только о себе! А сейчас я о ком думаю?.. Тоже о себе! Несчастный! Это все Лукавый мне дорогу перегораживает — … его с всеми его потрохами! Вот всю жизнь с этим демоном борюсь — всех наставляю на путь истинный, — а со мной у него главная борьба!”
* * *
– Роман Абрамыч, к Вам больной! — кричала через весь больничный коридор медсестра, подрабатывающая в ночное время еще и нянечкой. Так начинался день.
Роман Абрамович Гоцман, в молодые годы окончивший один из престижных вузов страны по специальности “военная и клиническая психиатрия”, после неудавшейся службы в “Армии спасения заблудших душ” и некоторых, опять-таки неудачных, попыток наняться на службу хоть в какое-нибудь военное заведение, пристроился и осел в маленькой психбольнице, расположенной на самом краю одного захудалого городишки. Работа на пыльная, пациентов не так, чтобы много, но и не мало. Главное — это все возрастающее уважение жителей городишки к молодому психиатру. А это он любил. Он всю жизнь искал этого уважения, даже не женился из-за того, что считал это дело ниже своего достоинства…
Между тем шли годы. Пациентов не убавлялось, но как-то понемногу убавлялось уважения. И прежде всего к самому себе. Все чаще стали приходить воспоминания и неизжитые страхи и сомнения.
“Зачем я прожил все эти годы? — так частенько спрашивал себя Роман Абрамович. — Что я получил от жизни? — А ведь я хотел многого! Я хотел счастья, хотел богатства, удачи, большого уважения и преклонения перед собой. — А что получил? — Место в психбольнице, где я скоро ничем не буду отличаться от моих же собственных пациентов! Бред! Бред старого козла! Да-а… Какой же я был козел, когда думал только о себе! А сейчас я о ком думаю?.. Тоже о себе! Несчастный! Это все Лукавый мне дорогу перегораживает — … его с всеми его потрохами! Вот всю жизнь с этим демоном борюсь — всех наставляю на путь истинный, — а со мной у него главная борьба!”
* * *
Старый психиатр перевернул ещё одну тяжелую страницу своих воспоминаний… Вдруг лицо его просветлело — он вспомнил! Он вспомнил одну встречу, которая произошла, когда ему было лет 27. Это была встреча с Ней. При всей своей наигранной неприязни к женщинам, он их любил. Любил так, как любит мужчина его национальности, — страстно и ревностно. У него было много знакомых женского пола, которые окружали его с самого раннего возраста. Он просто утопал в общении с ними. Но то было иное — это была Она. Маленькая и юркая, с великолепной фигурой, потрясающе красивым лицом восточного типа, темными вьющимися волосами, которые ложились на не слишком высокий лоб очаровательными колечками, Она заворожила его с первого взгляда…
* * *
— Роман Абрамыч, к Вам больной… точнее, больная! — выкрикнула медсестра на этот раз с каким-то таинственно-игривым выражением в голосе.
— Ну, просите… — как всегда отвечал Роман Абрамович.
В комнату вошла женщина, точнее будет сказать, не просто вошла, а впорхнула, да и не женщина вовсе, а девушка, — девочка лет 15-17 — так охарактеризовал её Роман Абрамович, глядя на неё в упор своим сверляще-гипнотизирующим взглядом, который он применял для всех пациентов без исключения.
— Здравствуйте… — сказала девушка неуверенным голосом. — Доктор, у меня проблема…
“У всех вас проблемы!” — подумал доктор, отмечая все же прелесть её точеной фигурки и милого личика. А вслух сказал: “Та-а-кс, какие проблемы могут быть у столь очаровательной женщины?”
— Вы знаете… У меня… — начала девушка.
— Да Вы не волнуйтесь, рассказывайте все по порядку, — начиная все же внутренне раздражаться, перебил её Роман Абрамович. В голове у него тем временем вертелись явно фрейдистские и недобросовестные мысли, которые прогнать никак не удавалось.
— Мне 24 года и меня беспокоят мои отношения с мужчинами, — выпалила разом девушка, густо покраснев. — У меня никогда не было знакомого парня… то есть… были… но… сами понимаете, просто друзья… А мне… хотелось бы… да и мама говорит, что пора… Доктор, я думаю, здесь какое-то отклонение…
— Ну, какое же здесь может быть отклонение. А в общем, давайте поговорим, присаживайтесь в это кресло. Да Вы не волнуйтесь, спокойнее, спокойнее, — Роман Абрамович уже сам начинал дрожать мелкой дрожью как жеребец перед стартом. Молодость и тайная, давно и ото всех скрываемая страсть к женщинам, давала знать о себе. Доктор все же овладел собой, нацепил очки и сел в кресло напротив…
Сущности произошедшего разговора упоминать не стоит, так как внешне все выглядело как рядовая психологическая консультация, но встречи доктора и его пациентки стали все чаще и продолжительнее. Вскоре эти встречи перенеслись в холостяцкий дом Романа Абрамовича. Что там было и как заканчивались сеансы, знают, наверное, только трое: Она, Он да Господь Бог. Только вот с этого момента Роман Абрамович как-то изменился: стал ласковее с пациентами, делал замечания медсестре, которые иной раз вгоняли её в краску (причем однажды в буквальном смысле, когда она чуть не вылила на себя ведро с краской, которое почему-то оставили на ступеньках рабочие). Словом, у Романа Абрамовича завязался длительный и серьезный роман…
* * *
Мысли эти немного отвлекли старого психиатра от того горестного и траурного настроения, в котором он пребывал с самого утра.
Роман, однако, оказался не таким долгим, как рассчитывал наш герой. Через несколько лет они расстались, но воспоминание о Ней все же будило в нем самые теплые чувства. Это было, наверное, единственное воспоминание, которое старый психиатр мог назвать заслуживающим внимания.
Старый психиатр вновь задумался. Воспоминания роем пчел кружились в его голове, но надо было выбрать что-то одно, надо было расставить всё по полочкам, как-то систематизировать (в этой систематизации проявлялась все натура старого психиатра, чем он втайне гордился).
Ему вспомнилась опять его молодость, ему вспомнились друзья. Друзей было много, но почему-то не всем нравилось его поведение и его ход мысли…
* * *
— Роман Абрамыч, к Вам больной… точнее, больная! — выкрикнула медсестра на этот раз с каким-то таинственно-игривым выражением в голосе.
— Ну, просите… — как всегда отвечал Роман Абрамович.
В комнату вошла женщина, точнее будет сказать, не просто вошла, а впорхнула, да и не женщина вовсе, а девушка, — девочка лет 15-17 — так охарактеризовал её Роман Абрамович, глядя на неё в упор своим сверляще-гипнотизирующим взглядом, который он применял для всех пациентов без исключения.
— Здравствуйте… — сказала девушка неуверенным голосом. — Доктор, у меня проблема…
“У всех вас проблемы!” — подумал доктор, отмечая все же прелесть её точеной фигурки и милого личика. А вслух сказал: “Та-а-кс, какие проблемы могут быть у столь очаровательной женщины?”
— Вы знаете… У меня… — начала девушка.
— Да Вы не волнуйтесь, рассказывайте все по порядку, — начиная все же внутренне раздражаться, перебил её Роман Абрамович. В голове у него тем временем вертелись явно фрейдистские и недобросовестные мысли, которые прогнать никак не удавалось.
— Мне 24 года и меня беспокоят мои отношения с мужчинами, — выпалила разом девушка, густо покраснев. — У меня никогда не было знакомого парня… то есть… были… но… сами понимаете, просто друзья… А мне… хотелось бы… да и мама говорит, что пора… Доктор, я думаю, здесь какое-то отклонение…
— Ну, какое же здесь может быть отклонение. А в общем, давайте поговорим, присаживайтесь в это кресло. Да Вы не волнуйтесь, спокойнее, спокойнее, — Роман Абрамович уже сам начинал дрожать мелкой дрожью как жеребец перед стартом. Молодость и тайная, давно и ото всех скрываемая страсть к женщинам, давала знать о себе. Доктор все же овладел собой, нацепил очки и сел в кресло напротив…
Сущности произошедшего разговора упоминать не стоит, так как внешне все выглядело как рядовая психологическая консультация, но встречи доктора и его пациентки стали все чаще и продолжительнее. Вскоре эти встречи перенеслись в холостяцкий дом Романа Абрамовича. Что там было и как заканчивались сеансы, знают, наверное, только трое: Она, Он да Господь Бог. Только вот с этого момента Роман Абрамович как-то изменился: стал ласковее с пациентами, делал замечания медсестре, которые иной раз вгоняли её в краску (причем однажды в буквальном смысле, когда она чуть не вылила на себя ведро с краской, которое почему-то оставили на ступеньках рабочие). Словом, у Романа Абрамовича завязался длительный и серьезный роман…
* * *
Мысли эти немного отвлекли старого психиатра от того горестного и траурного настроения, в котором он пребывал с самого утра.
Роман, однако, оказался не таким долгим, как рассчитывал наш герой. Через несколько лет они расстались, но воспоминание о Ней все же будило в нем самые теплые чувства. Это было, наверное, единственное воспоминание, которое старый психиатр мог назвать заслуживающим внимания.
Старый психиатр вновь задумался. Воспоминания роем пчел кружились в его голове, но надо было выбрать что-то одно, надо было расставить всё по полочкам, как-то систематизировать (в этой систематизации проявлялась все натура старого психиатра, чем он втайне гордился).
Ему вспомнилась опять его молодость, ему вспомнились друзья. Друзей было много, но почему-то не всем нравилось его поведение и его ход мысли…
* * *
— Роман, какую чушь ты несешь!! О каком экуменизме тут может идти речь, когда я говорю совершенно об обратном: все религии исходят из Одного Источника, а не наоборот — и не собираюсь я соединять их механически в одно целое! — так говорил Роману Абрамовичу (тогда ещё просто Роману, или Лоцману, как он любил называть себя в то время) один его друг.
Невысокого роста, с мелкими чертами лица, по мнению Романа, — умный, но очень хвастливый, этот человек каким-то неожиданным образом ворвался в его жизнь. Назвав себя “просветленным”, он поначалу начал убеждать Лоцмана в том, что такое жизнь и под каким соусом её, собственно, надо есть. Это жутко не нравилось Роману, но он все же полюбил этого парня. Что-то непонятное тянуло его к “просветленному”. Но “просветленный” как будто перестал замечать его, находился где-то там, в заоблачных высях, редко отвечал на его письма, скрывался. Наверное, такой отрыв произошел после очередной беседы, закончившейся письмом “просветленного” к Роману. Вот примерный текст этого письма:
“Роман! В наших с тобой дискуссиях (не спорах!) о религии и устройстве Мира мы говорили о разных вещах. Ты говорил о церкви (как социальном институте), хотя и утверждал её Тройственность. Ты защищал социальный слой церкви как госинститута, а именно оттуда пошла идея еретичества, отступничества и т.п. Я же говорил и продолжаю говорить о Боге — для Него не имеет значения, в рамках какой конфессии (религии) ты к Нему приходишь и как ты Его понимаешь: буддийской, мусульманской, христианской и т.д. — только если ты действительно ХОЧЕШЬ познать Его! А для церкви на то есть разница: она жаждет паствы! Именно в социальном институте может рождаться ересь и непонимание между конфессиями. На самом деле различий нет. Просто одни из так называемых “еретиков” идут к Богу своей (непонятной для многих) дорогой; другие же – действительно идут от Него: но чаще всего именно те, кто идет от Него, рьяно и защищает “свою церковь” и “свою религию”. Помни об этом, Роман!
Из всего вышесказанного следует, что мы с тобой просто настаиваем на разных точках зрения относительно Бога и Церкви (церкви!), а именно: ты – на социальной, я же пытаюсь выйти на индивидуальный, интуитивный уровень познания Бога — как такового, а не канонизированного. Время расставит все по своим местам и покажет, кто из нас прав, а сейчас, если можно так выразится, ты — конфессиональный социалист, я же — интуитивист-индивидуалист”.
Такое было письмо. Дружба его с “просветленным” продолжалась ещё несколько лет, а потом, после очередного разногласия: из-за женщины или из-за религии — Роман Абрамович уже точно вспомнить не мог, дружба эта распалась. Возможно, подозревал Роман Абрамович, что он тогда оказался не прав, но гордыня и желание быть сверху в любых отношениях, сделали свое черное дело. Многое бы сейчас дал Роман Абрамович, чтобы возобновить эти отношения, чтобы найти этого “просветленного”, но… Но что-то в нем ещё не допускало этого, да и след “просветленного” исчез и никто из оставшихся друзей не знал, где он и был ли он…
Друзья… Милое слово. Роман Абрамович любил заводить много друзей. Среди его друзей были и мужчины и женщины, и старые и молодые, и умные и не очень… Роман Абрамович с удовольствием вспоминал о них: в дружбе он всегда подсознательно стремился лидировать и это ему нравилось. Нравилось, когда ему это удавалось, но когда нет — тут уж держись, прежний друг, разбросаю тебя по косточкам!
Долгое время у Романа Абрамовича был друг-напарник (это было ещё до встречи с “просветленным”). Но какая-то ссора из-за несовпадения во взглядах развела их в разные стороны — и надолго, почти навсегда. А взгляды свои Роман Абрамович отстаивать любил, считал их чуть ли не истиной в последней инстанции.
Была и дружеская компания, которая почему-то понемногу отдалялась от него: наверное, потому, что они были ещё очень инфантильными по сравнению уже с тогдашним Лоцманом.
Многое было в жизни Романа Абрамовича хорошего и плохого, много было трудностей, но самого себя и свои взгляды, раз и навсегда сложившиеся, он старался сохранить во всём. Только вот теперь, когда он проработал 40 с лишним лет в заштатной психбольнице, он с ужасом иногда думал: “А правильно ли я жил? Правильны ли были мои столь лелеянные взгляды на жизнь? Что — удалась моя жизнь или нет? У меня нет жены и детей, но удовольствия женщинам я умел доставлять всегда; у меня почти не осталось друзей, но я же им говорил, что живут-то они неправильно, а не я! Наверное, я всё же был прав, а может…”
* * *
Невысокого роста, с мелкими чертами лица, по мнению Романа, — умный, но очень хвастливый, этот человек каким-то неожиданным образом ворвался в его жизнь. Назвав себя “просветленным”, он поначалу начал убеждать Лоцмана в том, что такое жизнь и под каким соусом её, собственно, надо есть. Это жутко не нравилось Роману, но он все же полюбил этого парня. Что-то непонятное тянуло его к “просветленному”. Но “просветленный” как будто перестал замечать его, находился где-то там, в заоблачных высях, редко отвечал на его письма, скрывался. Наверное, такой отрыв произошел после очередной беседы, закончившейся письмом “просветленного” к Роману. Вот примерный текст этого письма:
“Роман! В наших с тобой дискуссиях (не спорах!) о религии и устройстве Мира мы говорили о разных вещах. Ты говорил о церкви (как социальном институте), хотя и утверждал её Тройственность. Ты защищал социальный слой церкви как госинститута, а именно оттуда пошла идея еретичества, отступничества и т.п. Я же говорил и продолжаю говорить о Боге — для Него не имеет значения, в рамках какой конфессии (религии) ты к Нему приходишь и как ты Его понимаешь: буддийской, мусульманской, христианской и т.д. — только если ты действительно ХОЧЕШЬ познать Его! А для церкви на то есть разница: она жаждет паствы! Именно в социальном институте может рождаться ересь и непонимание между конфессиями. На самом деле различий нет. Просто одни из так называемых “еретиков” идут к Богу своей (непонятной для многих) дорогой; другие же – действительно идут от Него: но чаще всего именно те, кто идет от Него, рьяно и защищает “свою церковь” и “свою религию”. Помни об этом, Роман!
Из всего вышесказанного следует, что мы с тобой просто настаиваем на разных точках зрения относительно Бога и Церкви (церкви!), а именно: ты – на социальной, я же пытаюсь выйти на индивидуальный, интуитивный уровень познания Бога — как такового, а не канонизированного. Время расставит все по своим местам и покажет, кто из нас прав, а сейчас, если можно так выразится, ты — конфессиональный социалист, я же — интуитивист-индивидуалист”.
Такое было письмо. Дружба его с “просветленным” продолжалась ещё несколько лет, а потом, после очередного разногласия: из-за женщины или из-за религии — Роман Абрамович уже точно вспомнить не мог, дружба эта распалась. Возможно, подозревал Роман Абрамович, что он тогда оказался не прав, но гордыня и желание быть сверху в любых отношениях, сделали свое черное дело. Многое бы сейчас дал Роман Абрамович, чтобы возобновить эти отношения, чтобы найти этого “просветленного”, но… Но что-то в нем ещё не допускало этого, да и след “просветленного” исчез и никто из оставшихся друзей не знал, где он и был ли он…
Друзья… Милое слово. Роман Абрамович любил заводить много друзей. Среди его друзей были и мужчины и женщины, и старые и молодые, и умные и не очень… Роман Абрамович с удовольствием вспоминал о них: в дружбе он всегда подсознательно стремился лидировать и это ему нравилось. Нравилось, когда ему это удавалось, но когда нет — тут уж держись, прежний друг, разбросаю тебя по косточкам!
Долгое время у Романа Абрамовича был друг-напарник (это было ещё до встречи с “просветленным”). Но какая-то ссора из-за несовпадения во взглядах развела их в разные стороны — и надолго, почти навсегда. А взгляды свои Роман Абрамович отстаивать любил, считал их чуть ли не истиной в последней инстанции.
Была и дружеская компания, которая почему-то понемногу отдалялась от него: наверное, потому, что они были ещё очень инфантильными по сравнению уже с тогдашним Лоцманом.
Многое было в жизни Романа Абрамовича хорошего и плохого, много было трудностей, но самого себя и свои взгляды, раз и навсегда сложившиеся, он старался сохранить во всём. Только вот теперь, когда он проработал 40 с лишним лет в заштатной психбольнице, он с ужасом иногда думал: “А правильно ли я жил? Правильны ли были мои столь лелеянные взгляды на жизнь? Что — удалась моя жизнь или нет? У меня нет жены и детей, но удовольствия женщинам я умел доставлять всегда; у меня почти не осталось друзей, но я же им говорил, что живут-то они неправильно, а не я! Наверное, я всё же был прав, а может…”
* * *
Некогда красивое лицо с чёрными, как смоль вьющимися волосами, чувственными губами с тонкими усиками, горящими карими глазами и гордым орлиным носом смотрело сейчас на старого психиатра совсем по-другому. Это была седая, почти лысая голова, с ввалившимися серыми глазами. Гордый профиль носа заменился чем-то курносым и с небольшими волдырями. Губы потеряли не только чувственность, но и цвет: теперь они были мертвенно-синими. Сухой, клокочущий и надрывный кашель выдавал давнего курильщика.
Старый психиатр в ужасе отшатнулся от зеркала. Что с ним стало, к чему он пришел в свои 75 лет! Боже мой! Смерть, только смерть видел и призывал он. Всё, всё чем и для чего он жил стало для него мифом, отвратительным мифом, не заслуживающим не только доверия, но и элементарного воспоминания!
Он пошел, скорее даже поковылял на кухню, поставил чайник. Был уже вечер, день пролетел незаметно. Прикурив сигарету, затянувшись и закашлявшись, вспоминая, что ещё в молодости ему поставили диагноз “астма”, старик с негодованием и остервенением искромсал её о мраморную пепельницу, подаренную ему Его Любимой. Что он видел в этой жизни? Не прошла ли она, эта жизнь, радостная и наполненная, стороной мимо него? Да, он жил, да, он отстаивал свои взгляды со свойственной ему напористостью. Но почему-то ему опять стал вспоминаться образ “просветленного” и образ Его Любимой. Не было ли это Истиной, даваемой ему Богом, но которую он не заметил, которой он пренебрег? Что для него была любовь? Всего лишь игрушка, земная благодать, которой нужно воспользоваться — и отбросить за ненадобностью… Что для него были взгляды “просветленного”? Всего лишь исканиями заблудшей души, которую он должен был наставить на путь истинный… Червь сомнений сейчас терзал его душу.
Допив шалфейный чай из фарфоровой кружки, как он делал это уже много лет, и немного подышав сваренными по последнему рецепту листьями эвкалипта — от астмы — старый психиатр пошел спать…
Наутро он уже не проснулся.
Старый психиатр в ужасе отшатнулся от зеркала. Что с ним стало, к чему он пришел в свои 75 лет! Боже мой! Смерть, только смерть видел и призывал он. Всё, всё чем и для чего он жил стало для него мифом, отвратительным мифом, не заслуживающим не только доверия, но и элементарного воспоминания!
Он пошел, скорее даже поковылял на кухню, поставил чайник. Был уже вечер, день пролетел незаметно. Прикурив сигарету, затянувшись и закашлявшись, вспоминая, что ещё в молодости ему поставили диагноз “астма”, старик с негодованием и остервенением искромсал её о мраморную пепельницу, подаренную ему Его Любимой. Что он видел в этой жизни? Не прошла ли она, эта жизнь, радостная и наполненная, стороной мимо него? Да, он жил, да, он отстаивал свои взгляды со свойственной ему напористостью. Но почему-то ему опять стал вспоминаться образ “просветленного” и образ Его Любимой. Не было ли это Истиной, даваемой ему Богом, но которую он не заметил, которой он пренебрег? Что для него была любовь? Всего лишь игрушка, земная благодать, которой нужно воспользоваться — и отбросить за ненадобностью… Что для него были взгляды “просветленного”? Всего лишь исканиями заблудшей души, которую он должен был наставить на путь истинный… Червь сомнений сейчас терзал его душу.
Допив шалфейный чай из фарфоровой кружки, как он делал это уже много лет, и немного подышав сваренными по последнему рецепту листьями эвкалипта — от астмы — старый психиатр пошел спать…
Наутро он уже не проснулся.
Автор рассказа: Максим Свиридов
01.02.2000, Москва
Рисунки: М.Свиридов (уголь) и Багира (карандаш)
